Я должна была принять решение.
Я рассеянно смотрела на перо, лежащее на маленьком столике в ее маленькой спаленке и моя голова шла кругом, словно я напилась до черта. Бесспорно я конечно же выпила. Но не вино и не эль одурманило меня, а моя маленькая наложница, которая так любит писать истории.
Она выскользнула из кровати пока я еще спала. Это была самая чудесная ночь в моей жизни. Интересно, что же она пишет? Без сомнений, что-то обо мне. Кто я для нее и что я сделала. Надеюсь, что о нас. В ее комнате тысячи свитков с записями. Ну, возможно я немного утрирую, но писать она любит, это точно.
Когда я позволила ей обучаться грамоте, было такое впечатление, словно я обещала ребенку пожизненный запас сладостей. С тех самых пор она читает, пишет и рассказывает различные истории как заведенная. Мне этого не понять, да и не важно. Всего лишь одна из тысячи ее чудачеств, которые так притягивают.
Я купила Габриэль пять лет назад как наложницу. Старшая дочь свободных граждан Геродотуса и Гекубы. Они родом из Потейдии, совсем маленький городок на севере Греции. Я была не первой ее хозяйкой, и ко мне она попала потеряв невинность. Стоило мне взглянуть на нее, как где то глубоко внутри родилось чувство, что она моя вторая половинка. Ну, конечно купила я ее не по этому. Причиной была всего-навсего похоть, обыкновенная и совершенно незамысловатая. Габриэль была миниатюрной и привлекательной. Волосы, цвета меда, глаза, как спокойное море, кожа - такая гладкая и нежная. Идеальная фигура. Я могу говорить не переставая, рассказывая вам, как она прекрасна и желанна, но, если быть до конца откровенной, больше всего меня поразил ее голос. Взгляд и музыка ее речи, вот что привлекло меня больше всего. Ее чистое сердце и сильная воля, околдовали меня.
Когда наконец она оказалась в моей постели, я обращалась с ней так же, как и с остальными наложниками. Они были полностью в моей власти. А я была во власти удовольствий. До Габриель в моем дворце оргии были обычным делом. Четверо, пятеро а то и больше рабов тела ублажали меня. Мужчина и женщина одновременно доставляли мне удовольствие. Или я заставляла их ублажать друг друга, а сама наблюдала. Но обычно сразу несколько женщин ласкали мое тело. О моих извращенных сексуальных аппетитах в Коринфе слагались легенды.
Итак, когда Габриэль оказалась при дворе, она быстренько познакомилась с моими сексуальными пристрастиями, которые, я думаю, были ей бесконечно отвратительны. Сначала меня это не волновало. Единственно, я никак не могла себе позволить делить ее с другими рабами тела. Мне не хотелось, что бы кто-нибудь другой прикасался к ней. Она была моя. Я хотела ее всю только себе, и поскольку хотела я постоянно, необходимость в других накожниках отпала.
Я полюбила Габриэль с самого начала. Теперь я это знаю. Знала и тогда, и ненавидела ее за это. Ненавидела за то, что она заставила меня чувствовать. Ведь любовь - для слабаков и рано или поздно, но она всегда заканчивается предательством. Иногда, от одного лишь взгляда Габриэль мое сердце выпрыгивало из груди. Это бесило меня и, в наказание, я секла ее. А она, конечно, никогда не понимала почему… Но больше всего я ненавидела когда она плачет. Естественно я была единственной, кто вызывал слезы в ее глазах, но как только она начинала рыдать, я воспринимала это как своего рода измену. Я стегала ее кнутом еще сильнее, пока она не переставала всхлипывать. Это ее быстро научило. Она сдерживала слезы пока не оказывалась в своей спальне, а уж там она могла рыдать, хоть всю ночь напролет.
Думаю, я измывалась над ней потому, что хотела заставить ее ненавидеть меня. Я говорила себе, что если она будет меня ненавидеть, я не смогу больше любить ту, что презирает меня. Я заставляла ее ненавидеть, а сама старалась разлюбить ее. И, естественно, все было бесполезно. Со временем, я лишь сильнее влюблялась в нее.
Я хотела чувствовать каждый дюйм его тела, хотела быть в ней. Мне никогда особо не нравилось ощущение мужского члена внутри, но всегда хотелось оказаться на месте мужчины, почувствовать, каково это. Я вызвала к себе того самого кожевенника, что делает мне кнуты, и заказала искусственный фаллос. Эта игрушка была длиннее, чем у нормального мужчины, но я решила, что если бы я Зена Завоеватель, Императрица Мира, родилась бы мужчиной, мой член был бы больше, чем у кого бы то ни было.
Поначалу я получала огромное удовольствие, делая ей больно. Так я заставляла ее чувствовать меня. Но когда она кончила вместе со мной в первый раз, о, это было одно из самых замечательных вещей, случившихся в моей жизни. Все произошло так неожиданно. Тогда я получила свое удовольствие, отимев ее дилдо. Она лежала, страдая от боли, после огромного фаллоса, стараясь сдержать слезы и совершенно новое, странное чувство захлестнуло меня. Неужели вины? Раскаяние? Сострадание? Я не знаю. Все что я помню, это то, что я хотела, что бы она почувствовала то же, что и я. В отчаянии обняла ее бедра и припала губами к треугольнику между ее ног и начала целовать. Какая же она была приятная. Я ласкала ее грудь, бедра и живот. Ее дыхание участилось, это возбуждало меня, а когда первый стон страсти слетел с ее розовых губ, я была наверху блаженства. Она прижалась внутренней стороной бедер к моему лицу. Ее тело содрогалось от удовольствия, и когда, наконец, она достигла наивысшей точки наслаждения, ее крик был на удивление громким.
Тогда я поняла, что заниматься сексом с Габриэль во сто крат приятнее, если она тоже получает удовольствие.
Часто я наблюдала за Габриэль издали. Презирая мою жестокость, она сохранила нежную и заботливую душу. Все во дворце любили ее. Она стала приемной сестрой и дочерью моим бесчисленным кухаркам, горничным, лекарям и портнихам. Их дети засыпали ее просьбами рассказать сказку. Мужчины постарше относились к ней как к дочери. Меня же волновали молодые индивидуумы. Я часто замечала, КАК они смотрят на нее.
Однажды, я застала двух солдат из элитной Имперской Охраны за непристойный разговором о Габриэль. Больше говорить они не смогут, нечем. Некоторых из своих людей мне пришлось выпороть, дабы преподать им урок "КАК НЕЛЬЯ СМОТРЕТЬ НА МОЮ СОБСТВЕННОСТЬ". Но однажды, за мою безудержную ревность пришлось заплатить и самой Габриэль. Я увидела, как она смотрит на одного красавчика капрала из моей армии. Когда их глаза встретились, я увидела, что она улыбается ему. Это вызвало во мне такую волну ярости, что я смогла бы превратить Коринф в развалины. Я схватила Габриэль и потащила в Имперские конюшни, где заклеймила ее своим личным тавро. Теперь клеймо, точно такое же как и у моих личных лошадей, украшало ее плечо - "X". Я заставила молодого капрала смотреть. А потом Габриэль обслуживала меня на его глазах.
Следующим вечером, когда она лечила ожог в Имперском лазарете, я прокралась в барак юного капрала, стащила его с койки и выволокла наружу. Там, прямо перед зданием, я избила его так, что Тартар показался ему Елесйскими полями, а потом перерезала глотку. Перед тем, как жизнь полностью покинула его очаровательное тело, я прошептала ему на ухо: "Это тебе за то, что предал меня, возжелав мою собственность".
Однажды вечером следующего года, моя портниха Иллиана пришла ко мне и сказала, что она сшила изумительный шелковый хитон и накидку для Габриэль. Я приказала Иллиане передать Габриэль, что бы она одела это платье сегодня вечером. И хотя Габриэль не первый раз одевалась в одежды, сшитые Иллианой, тем вечером, когда она вошла в мои покои, мое сердце замерло. Казалось, что меня ударили поддых, ладони увлажнились от пота, а ноги стали ватными. Она была совершенна. Ее чарующая привлекательность доставляла мне необъяснимую боль. Я испугалась силы своих чувств, но стоило ей улыбнуться, и страх исчез. Его заменило более знакомое чувство.
В приступе бешенной ярости я схватила ее и содрала с нее платье. Накидкой хитона я привязала Габриель к кровати. Я ненавидела ее за те чувства, что она во мне вызывала. Я словно взбесилась. Схватив плетку я начала хлестать ее, надеясь, что она заплачет и у меня будет повод забить ее до смерти. Я желала ее смерти, а потом, когда она умрет, я возьму свой любимый кинжал и убью себя. Тогда мы сможем соединиться по ту сторону жизни, где всегда будем вместе. Там уже не будет Завоевателя и раба, там будут Зена и Габриэль.
Но тут меня как громом поразило. Габриэль чиста и добродетельна. Ее домом станут Елисейские поля. Я же окажусь в Тартаре. Мы больше никогда не увидимся. Я ужаснулась. Что же я делаю? Я с ожесточением отбросила плеть. Развязав Габриэль я села на кровать и уставилась в одну точку. Габриэль не заплакала. Она ждала пока я, как обычно, позволю ей уйти. Прошло достаточно времени, ей хотелось вернуться в свою комнату, где не нужно сдерживать слезы ярости и боли.
- Я вам еще нужна, моя Госпожа? - тихо спросила она.
- Да, я не закончила с тобой.
Время шло. Наконец я взглянула на нее. Удивительно, но она заснула. Я взяла свечу и осветила ее прекрасное обнаженное тело. И в первый раз за все это время я обратила внимания на... шрамы. Вздутые красные полосы проступили на спине поверх более старых, уже заживших. Что же я наделала? Я выбежала на балкон и перемахнув перила выпрыгнула на улицу. Я отправилась в бараки Имперской Гвардии. Я разбудила Палаемона и приказала придти в во внутренний двор ему и двадцати пяти его лучшим войнам. До самого утра я изнуряла себя тренировками.
А днем я послала лекаря, который ухаживал за Габриэль за теплой мыльной водой и мазями. Когда он вернулся, я попросила его объяснить мне как омывать и смазывать раны больного. Когда, наконец, врачеватель закончил поток разъяснений, я отправила его вон и разбудила Габриэль. Она со страхом смотрела, как я опустилась на колени перед кроватью. Я смочила губку в этой странно пахнущей воде и принялась омывать ее кожу. Потом аккуратно обтерла мягким полотенцем и начала смазывать раны. Она не отрывала от меня взгляда, пока я не уложила ее. Тогда она уставилась в потолок. Я тоже взглянула наверх и сказала:
- Что же там, на потолке, случилось экстраординарного, Габриэль? - Это чуть разрядило наше напряженное молчание, и даже вызвало у нее улыбку. Когда я закончила, то укрыла ее легкой простыней и оставила отдыхать. Я так сильно хотела поцеловать ее, что у меня даже голова заболела. Но вместо этого я просто отправилась в ванную. Мне хотелось смыть пот и грязь впитавшиеся мое тело и душу.
Габриэль никогда не узнает, но той ночью я сожгла плеть...
После этого случая я все чаще и чаще оставляла Габриэль после секса засыпать вместе со мной. Раньше как только она выполняла свои обязанности я отсылала ее к себе. Я не могла удержаться что бы не прикасаться к ней, не обнять ее после оргазма, но и не могла позволить себе все эти нежности. Но теперь все изменилось, она была нужна мне, здесь, со мной. Я нуждалась в ней потому, что она приносила мне радость новых чувств и ощущений.
После секса я отворачивалась от нее и притворялась спящей. Когда Габриэль засыпала, я смотрела на нее, только смотрела. Призрачного света нескольких свечей хватало, что бы увидеть ее красоту. Иногда я осторожно, что бы не потревожить ее сон, брала ее маленькую руку в свои, или легонько касалась щеки или водила кончиком пальца вокруг ее маленького розового соска, пока он не затвердевал. Я целовала ее щеки, лоб, руки, грудь. О боги, как же я люблю ее.
Однажды ночью я рискнула поцеловать ее в губы. Так я не целовала никого никогда. Конечно наши губы соприкасались во время секса, но то были лишь жестокие и резкие поцелуи Завоевателя. Сейчас, я училась быть любовником, я прикасалась к ней с такой нежностью, словно она была моей нареченной.
Ну почему когда она проснется, я снова стану Императрицей, грубой и безжалостной?!
Единственное, что случилось хорошего в результате инцидента с кнутом, это то, что я стала больше разговаривать с Габриэль. Конечно я все еще говорила приказном тоне, как ее Госпожа и Повелительница. Разумом я понимала, что могу требовать от нее лишь то, что от остальных в своем мире, но глубоко внутри мне хотелось просто завести с ней дружескую беседу. Из всех мужчин и женщин, что заставляли меня ревновать Габриэль, был один, который тревожил меня больше остальных. Королевский библиотекарь старик Диметриус. Габриэль не хотела его и не любила, но он стал для нее тем, кем я боялась, не стану никогда - лучшим другом.
Две недели назад я подошла к библиотеке. Габриэль проводила здесь уйму времени. Я потянулась к двери, как вдруг та с шумом распахнулась и Габриэль пулей вылетела наружу. Ее лицо было все заплакано, и даже не взглянув на меня, она побежала к своей комнате. Я тут же ринулась в библиотеку и грозно нависла над столом Диметриуса. Он вскочил как ошпаренный.
- Повелитель, - спешно поклонился библиотекарь.
- Что произошло с Габриэль??
- Мой повелитель, - начал он, - я сообщил ей ужасные новости. Я получил сообщение от своего коллеги Доремуса, что у богатого купца из Потейдии умерла служанка по имени Лила, младшая сестра Габриэль.
У меня созрел план.
- Спасибо, Демитриус, - бросила я уже в дверях.
Вернувшись в спальню я вызвала Палаемона, моего самого надежного командира Имперской Гвардии, и человека, которого я почти могла назвать другом. Несмотря на его молодость и эгоизм он сумел заслужить мое доверие своими познаниями тактики и стратегии ведения боя. Возможно, он даже знал, что руководит мной, понимал меня.
- Вы звали, мой Повелитель? - спросил он, входя в комнату.
- Да, я хочу, что бы ты немедленно отправил послание Военачальнику Глафире, в котором будет сказано, что вскоре мне понадобятся ее услуги. - я передала ему письмо, - передай ей это от меня лично. Возьми с собой эскадрон и немедленно отправляйся в дорогу. Я встречусь с вами через 24 часа в Салониках. Понял?
- Я так понимаю, это как то связано с вашей маленькой наложницей, а, Завоеватель? - только Палаемон мог говорить со мной таким тоном не опасаясь за свою жизнь, хотя и он до сих пор боялся меня.
- Тебе нравится дышать, Палаемон?
- О, да, мой Повелитель.
- В таком случае, заткни свою пасть и выполняй приказ!
- Слушаюсь, мой повелитель! - молодой воин поклонился и вышел за дверь. И я готова поклясться, что ехидная улыбочка так и не сползла с его лица.
Палаемон наверняка знал, как сильно я люблю Габриэль.
Тем вечером я вызвала Габриэль в свои покои. Ее лицо было заплакано, а глаза покраснели от слез. Я не имела представления как же начать разговор. Мой брат умер очень давно, и никого не было рядом, что бы облегчить мое горе, научить меня состраданию. Я не хотела, что бы Габриэль поняла, что я знаю о смерти ее сестры. Я старалась вести себя как ни в чем не бывало. Она стояла печально опустив голову. Я подошла к ней и приподняв ее лицо к свету спросила, почему она плакала.
Она замялась, и меня это разозлило. Будь на моем месте Демитриус, она бы разразилась бурным потоком слов. Но это не ее вина. Я начала кричать и требовать ответа, тогда она рассказала мне о Лиле. Думаю она не хотела говорить правду боясь навлечь беду на Демитриуса. Просто удивительно как она заботиться о других. Габриэль знала, что ей придется рассказать мне откуда она узнала о смерти сестры, и она тут же принялась оправдывать старого библиотекаря. Она не понимала, что это-то как раз, волнует меня меньше всего. Но когда она назвала его своим другом, я снова почувствовала сжигающую изнутри ревность. Я обвинила ее в любовной связи с Демитриусом. Она посмотрела на меня как на сумасшедшую. И, нельзя не согласиться, что сморозила я действительно полную чушь.
Я поинтересовалась, хотела бы она в последний раз увидеть сестру. Пока я говорила, опять появилась та странная ноющая боль в районе солнечного сплетения. Она не могла понять, что случилось со мной. Да что и говорить, я сама не понимала. Неужели я вот так просто разрешу ей покинуть дворец, Коринф, Пелопоннес, меня, наконец, и отправиться далеко за пределы Македонии на похороны сестры?
Да, я действительно разрешила ей поехать на похороны, совершенно самостоятельно. Она может пробыть с родителями целую неделю, но потом обязана возвратиться во дворец. И хотя она горевала по Лиле, ее лицо светилось счастьем от предстоящего свидания с родными. Я, в первые в жизни поняла, что такое разбитое сердце. Это так больно. Пусть всего на неделю, я подарила ей свободу. И осознание того, что она не будет зависеть от меня, сделало ее счастливой. От этих мыслей мое сердце готово было остановиться. Я поработила большую часть мира. А в моем маленьком мирке я так долго мучила Габриэль, надеясь, что она возненавидит меня, и добилась своего.
Габриэль была рада, что, забыв про свои обязанности, собралась уходить. Я ей напомнила ЧЕМ она должна заняться. Неделя свободы еще не началась.
После того, как она удовлетворила меня, я стала ласкать ее языком. Она кончила так бурно и быстро, и не заметила одинокую слезу, скатившуюся по моей щеке.
Эта слеза меня ужаснула.
Этой ночью я позволила Габриэль уйти к себе. Как только она покинула меня я оделась и приказала отвести меня в Салоники, на встречу с Палаемоном. Всю дорогу я чувствовала запах Габриэль на коже.
О Глафире, главнокомандующем моей армии на севере Македонии и Фракии, я почти ничего не знала. Когда она вступила в ряды моего войска, было известно лишь то, что она умелый шпион и искусный убийца. Совсем недолго мы были любовниками, в те времена, когда сражались против Римской империи в Галлии. Смешно говорить, но ее сексуальные пристрастия были СЛИШКОМ, если можно так выразиться, необычны даже для меня.
К слову, Глафира испытывала слабость к сценическому искусству. Не стань она воином, из нее вышла бы замечательная актриса или бард. В свитке, что я ей послала с Палаемоном, были инструкции. Она должна была отправиться в Потейдию в обличии жрицы Диметры, разыскать мать Габриэль и убедить ее отложить ритуальное сожжение тела Лилы на два дня. Я рассчитала, что этого времени как раз достаточно, что бы Габриэль доехала до Потейдии и в последний раз увидела сестру.
Перед самым приездом в Салоники, Палаемон выполнил еще один мой приказ. Я поручила ему доставить матери Габриэль хитон для тела, который сшила Иллиана. Конечно он не был так прекрасен, как те, что она шила для моей любимой, но, я подозревала, что для семьи Габриэль и это будет роскошью.
Я была уверена, что Габриэль найдет, как побыстрее добраться до родной деревни. У нее была масса друзей во дворце, и многие из них часто выезжали за пределы города. Поэтому я была скорее рада, чем удивлена, когда получила послание от гонцов Палаемона "Белокурая наложница Завоевателя договорилась с возницей о дороге до родительского дома". Конечно, если бы она никого не нашла самостоятельно, я помогла бы ей. Мы разбили лагерь рядом с Потейдией, на время пребывания там Габриэль. На протяжении все первой ночи Глафира и Палаемон засыпали меня вопросами, почему и зачем мы здесь. Я пыталась убедить их, что слежу за ее передвижениями лишь потому, что опасаюсь моих бесчисленных врагов. Ведь что бы как-то поквитаться со мной, они могут похитить ее или убить.
Ни Глафира, ни Палаемон не поверили.
- Но Завоеватель, могу я спросить, - настаивала Глафира, - в чем необходимость ВАШЕГО присутствия? Мне кажется у двух главнокомандующих Ваших элитных войск хватит опыта и сноровки, что бы защитить какого-то раба. - она на секунду задумалась и продолжила, - Почему мы здесь? Почему наблюдение за домом королевской шлюхи становиться делом Имперской важности?
Я ударила ее со всей силы. Боль исказила лицо Глафиры. Когда Палаемон посмотрел на своего сотоварища, во взгляде его было участие. Она корчилась на земле, закрывая руками переломанный нос.
- Клянусь кровью, - прорычала я, - если ты еще раз посмеешь ее так назвать, я вырву из тебя кишки и скормлю твоей лошади!
Тем же вечером задумавшись я сидела в своем шатре. Вошел Палаемон.
- Могу я поговорить с Вами, мой Повелитель?
- Говори.
- Главнокомандующий Глафира даже не думала выказывать неуважение к Вашему величеству или к Государству, Завоеватель, - начал он.
- Я знаю, командир.
- Она просто не знает о вашем особенном отношении к юной наложнице, - продолжил он.
- Что ты подразумеваешь под "особенным отношением", командир?
Палаемон заколебался, но потом, видимо, где то в его хвастливой голове родилась мысль что он ничего не теряет.
- Если можно так сказать, ваше величество, дело в том, что вы любите Габриэль.
- ВОН!!! - заорала я, - ко всем чертям убирайся ВОН!!!
- Да, Повелитель.
Он вылетел из моего шатра, словно Вакх дышал ему в спину. А я предалась размышлением каким способом казнить Палаемона. Я часто злилась на него. Он иногда говорил мне такое, что никто не мог себе позволить. Как бы то ни было, но перед тем как Морфей забрал меня в свое царство, я решила оставить Палаемона жить, в который раз.
На следующее утро ко мне пришли два гонца Глафиры. Они сообщили, что Габриэль уже на рыночной площади Потейдии, делает покупки.
- Не знаю, важно это или нет, - добавил второй, - с ней еще одна девушка, тоже блондинка невысокого роста.
Я немедленно ринулась в деревню. Своим горе -командирам я не стала ничего сообщать. Они и так были слишком заняты спором чей бог войны могущественнее, Арес или Артемида.
Я наблюдала за Габриэль и второй девушкой, которую, как я выяснила, зовут Серафин. Я оделась как Дельфийский жрец и большую часть времени отсиживалась в сельской таверне. Там, попивая эль, я лелеяла свою ярость. Я видела как они обнимаются, хихикают, держатся за руки. Я старалась не потерять самообладания, но боги, как же мне хотелось метнуть шакрам в эту суку. Немало времени за эти годы я провела, мучаясь мыслью, что какой-нибудь мужчина получит мою Габриэль. Но возможность того, что она окажется в объятиях другой женщины, вовлекла меня в пучину настоящего безумства.
Ночью, когда Серафин пришла к Габриэль, я спряталась под окном спальни моей возлюбленной. Голоса были едва слышными. Я не знала, что пока я наблюдаю за моей Габриэль и этой сукой, Палаемон следил за мной. Я решила, что убью стерву Серафин. Палаемон увидел, как я достаю клинок из складок плаща и кинулся мне наперерез.
- Во имя Тартара, что ты делаешь? - закричала я.
- Простите, Повелитель, но я не могу позволить вам убить невинную девушку, - он крепко держал меня, и пытался выкрутить руку, сжимавшую кинжал.
- Ты должно быть хочешь умереть сегодня, Палаемон, - сказала я, и пока до него доходил смысл моих слов, он уже лежал на земле, а я приставила кинжал к горлу.
- Это не то, что вы думаете, Повелитель, - начал он, - я следил за ними. Они просто друзья детства. Просто очень близкие друзья и все! Габриэль никогда не предаст Вас, Завоеватель. Она любит Вас.
Мне казалось, что сердце разбилось на тысячи осколков.
- Ты не знаешь о чем говоришь, командующий, - ответила я, - Габриэль ненавидит меня. Будь я проклята, я знаю это, - я надавила на кинжал и на шее Палаемона проявился кровавый след, но это его не остановило:
- При всем уважении, мой Повелитель, вы ошибаетесь. У меня есть глаза и я вижу, у меня есть уши и я слышу. Она хочет понять вас. Конечно она ненавидит как вы обращаетесь с ней. Она ненавидит, что вы отрекаетесь от нее, и то, что вы отрекаетесь от себя. Может она сама еще не понимает, но Завоеватель, поверьте мне, она любит вас.
Я убрала нож.
- Не убивайте девушку, Завоеватель, - попросил он, - вы так близки к этому.
Тогда я не поняла, что он имел ввиду, но снова почувствовала, как логика победила меня. Мы вернулись в лагерь, а следующим утром я сообщила о своем возвращении в Коринф. Палаемон должен был остаться, наблюдать за Габриэль и обеспечить ее безопасное возвращение в столицу. Глафире было велено возвращаться на командный пост во Фракию. Я щедро заплатила ей за помощь в этой "особенной" миссии, чем немного компенсировала ее сломанный нос. Она, мне кажется, поняла, почему я так поступила и не держала зла. Перед моим отъездом она пошутила:
-За мной должок, Завоеватель.
- Да уж, не без этого, капитан, - сказала я и улыбнулась ей.
Той ночью, когда Габриэль вернулась, я совершила ужасную ошибку. Я заперлась в своих покоях и хорошенько выпила. Не достаточно, что бы опьянеть, но вполне хватало, что бы мои внутренние демоны полезли наружу. По мере потребления эля, образы Габриэль и Серафин становились все красочнее и живее. Вот они вдвоем на моей постели. Эта дрянь целует Габриэль, губы, грудь, животик, спускается ниже. Ласкает языком ее клитор, вводит свои сельские пальчищи в мою возлюбленную. Словно наяву, я видела, как она трахает мою Габриэль, слышала стоны удовольствия своей любимой. А когда Габриэль достигла наивысшего наслаждения, с ее губ сорвался крик - "Серафин". В ярости я запустила кружку через всю спальню, и, ударившись о противоположную стену, она с грохотом разлетелась вдребезги.
Когда тем вечером Габриэль вошла ко мне в спальню, мне хотелось лишь обнять ее и признаться в любви. Но мои демоны уже вырвались на свободу и никаких нежностей допускать не собирались. Я словно со стороны увидела, как они с силой швырнули ее на пол.
Я обвиняла ее в измене с этой маленькой сучкой. Габриэль отнекивалась и пыталась объяснить мне, что они лишь друзья. Но я не слушала. Я носилась по комнате как заведенная, а в моей голове вертелись образы Габриэль и Серафин в постели. А потом она сказала, что на вопрос Серафин ответила, что Завоеватель не любит ее. Я уже не могла остановить себя, в моей руке был кинжал и я занесла его над лежащей Габриэль. Я готова была убить ее.
Я и не знала, что боль может быть так сильна. Но почувствовала, когда Габриэль вынудила меня убить ее, умоляла меня сделать это. Ее глаза потемнели от ненависти, и этого было достаточно, что бы мое сердце остановилось. На мгновение так и случилось….
Я безвольно разжала руку, и нож выскользнул на пол. Я упала на колени и постаралась сдержать слезы. Я смотрела на свои руки, оборвавшие тысячи жизней. Эти руки, только что, чуть не убили мою возлюбленную. И тогда я сказала Габриэль, что люблю ее. Я так не смогла произнести именно эти, заветные слова, но постаралась выразить это тем способом, который знала. Я не могла просто сказать, мне хотелось показать, насколько сильно мое чувство к ней. Я попросила ее подойти ко мне, и когда она была рядом, обняла ее. Прижимая ее к себе я верила, что в мире нет ничего важнее нас.
Габриэль рыдала в моих объятиях. А я раскаивалась за последние годы своей жизни, за все то время, что потеряла. За те ужасные поступки, которые совершила. За ту любовь, которая могла родиться, за радость и счастье, которое я убивала все это время. Я оплакивала каждый шрам на любимой спине. Я сожалела о унижениях, которые пришлось пережить моей возлюбленной, о грязных словах, которыми я ее называла, о ласках, которых ее лишала. Мне хотелось что бы она поняла, не она принадлежит мне, но я ей. Я убью ради нее, я умру за нее. Но я не достойна ее. Но я не могла выдавить и слова. Я лишь лежала рядом и утирала слезы с ее лица. В первый раз я не сдерживала себя. Я прижалась к ней всем телом, чувствуя ее тепло, вдыхая аромат ее кожи. Так я и заснула, сжимая любимую в объятиях.
За последнюю неделю я видела Габриэль больше, чем за весь год. Мы вместе ели. Когда я тренировала солдат, я частенько замечала, как она наблюдает за мной. Она сопровождала меня на переговоры, читала мне свои свитки. А ночами мы обнимали и ласкали друг друга.
Ночью, после ее возвращения из Потейдии, мы лежали в постели и наслаждались прекрасным вином. Обнимая ее, я сообщила, что собираюсь съездить на Крит. Я не сказала ей, хотя для себя уже решила, что возьму ее с собой. Это не было военной операцией, мне лишь нужно было обсудить некоторые государственные вопросы с советниками Крита.
Я никогда не брала Габриэль с собой в поездки. На войне все внимание должно быть сосредоточено на противники. И ничто не должно отвлекать от битвы. Да и в политике умный, но потерявший рассудок губернатор или городской судья могут таких дел натворить, что и не снились великому полководцу и если Габриэль будет рядом, я вряд ли смогу сосредоточится на деле. Но в этот раз поездка была лишь формальностью и я решила, что Габриэль скрасит мое рутинное пребывание на острове.
Я обнимала мою любимую, мы разговаривали….странно… никакого секса не последовало…
На следующую ночь я попросила ее рассказать о Лиле. Габриэль не горела желанием распространяться на эту тему, но я настаивала. Мне почему-то очень хотелось узнать о ее сестре. Слово за слово, она начала свой рассказ, разговаривая со мной как с другом. Иногда она бросала на меня осторожный взгляд. Думаю ей казалось, что меня разозлит ее непринужденный тон, ведь она даже представить не могла, насколько я наслаждаюсь простой беседой.
И хотя, пока она говорила, я гладила ее нежное тело, плотским удовольствиям, той ночью, мы так и не предались.
Следующей ночью я опять обнимала Габриэль. Я рассказывала ей о необходимости новой военной компании. Командующий Имперских войск в Риме сообщил о восстании. Отступник Марк Антоний собирал легионы плебеев и готовился к освободительной войне. Габриэль слушала с озабоченным лицом. И от того, что ее волновали мои проблемы, мне стало так хорошо. Морфей забрал нас в свою страну задолго до полуночи.
Следующей ночью, когда мы лежали в постели, и я обнимая ее, вдыхая запах ее кожи, лаская ее нежное тело, не смогла удержаться. Я достала кожаный фаллос, который уже так долго лежал не востребованным. Но стоило мне взглянуть на Габриэль, как все мое возбуждение бесследно исчезло. Я спросила, нравится ли ей секс с дилдо. Опустив глаза, она прошептала, что ненавидит его. Ее откровенность почему-то развеселила меня. Думаю, ее испугал мой смех, но страх сменился удивлением, когда я отбросила искусственный фаллос в угол. Мне нравились наши отношения такими, как сейчас, и не хотелось все портить из за моей прихоти.
Утром я упаковала кожаное дилдо и ремешки, которые крепят его к телу. Вложив в посылку письмо, я отправила ее Глафире в Фракию. Уверена, ей эта штуковина понравится.
Весь вечер я была очень взволнованна, сказывалось отсутствие секса. Когда Габриэль нырнула ко мне в постель я тут же обвила ее руками, как и все предыдущие дни. Я легонько щипнула ее. Габриэль дернулась.
- Ты боишься щекотки? - я не сдержала улыбки.
- Да, моя госпожа, - пробурчала она невнятно.
- Тут, по бокам?
- Да, там куда вы щипнули меня, моя Госпожа.
- Прямо тут? - я стала щекотать ее, словно дурачащийся ребенок. Она засмеялась, так мило и заразительно, что я сама не смогла удержаться от смеха.
- Хочешь секрет, - сказала я отдышавшись, - я тоже боюсь щекотки Габриэль. Вот тут, на шее. - это было своего рода приглашением, и моя любимая с радостью им воспользовалась.
Уже через секунду, мы возились в кровати, пытаясь пощекотать друг друга, отбиваясь и хохоча как оголтелые. Боже, кому скажи, не поверят. Я, Разрушитель Наций, словно неразумное дитя играю со свей рабыней.
Мы успокоились и снова обнялись. Я гладила ее волосы, и перед тем как Морфей забрал меня в страну грез, я прошептала:
- Тебе было весело, Габриэль?
-Да, моя Госпожа, - сонно ответила она, - очень.
На следующий день мне пришлось уехать в Афины. Я покинула Коринф на рассвете, а вернулась под покровом ночи. Я позвала Габриэль. Весь день она что то писала в библиотеке. Я была выжата как лимон. Мои главнокомандующие и я весь день выстраивали стратегию подавления восстания Марка Антония. Все шло к моему неминуемому отьезду в Рим.
Когда пришла Габриэль, я как обычно, уже легла. Сначала я хотела рассказать ей о том, что я уеду дня через два, но потом передумала. Мы были вместе, это чудесно, и мне не хотелось портить эту дивную ночь разговорами о предстоящей войне. Мне просто хотелось обнять мою милую. Я заснула почти мгновенно, как только прижалась к ней всем телом. Последняя промелькнувшая мысль была, как замечательно лежать с любимой, прикасаться к ней, чувствовать кожей ее тепло, слышать ее ровное дыхание.
Следующий вечером, а точнее прошлую ночь, я собиралась наполнить плотскими радостями. Я надела один из самых своих нарядных хитнов, смягчила кожу ароматическими кремами и водрузила на голову лавровый венок. Теперь я выглядела как настоящая Императрица всего Мира. Мне хотелось поразить мою Габриэль. Ей же было приказано надеть лучший хитон, сшитый Иллианой. Хотя, с другой стороны, какая разница в какой одежде она войдет в мои покои. Но после недельного перерыва, после шести ночей воздержания, вид обнаженного тела моей возлюбленной просто свел бы меня с ума.
Прошлой ночью Габриэль и я занимались любовью первый раз в жизни.
Мне не передать словами то, что я чувствовала, все они лишь бледное отражение реальности. Я не знала, что может быть настолько хорошо. В молодости, когда мой завоевательский поход только начинался, я была на востоке. В одной из экзотических стран росла дурманящая трава. Она затуманивала рассудок и вызывала прекрасные галлюцинации если покурить ее. Мне сказали, что нет ничего лучше этого и я решила попробовать. О да, я достигла вершин наслаждения, но это удовольствие ничто, поверьте мне, абсолютно ничто по сравнению с тем блаженством, что я испытала прошлой ночью.
Это была любовь, это была похоть, это была страсть. Это было тепло, нестерпимый жар и холод. Казалось, что воздух в комнате раскален, но в следующую секунду, словно метель кружила над нами, а затем снова зной пустыни. Крепкие объятия сменяли ласковые прикосновения, лишь для того, что бы снова превратиться в нежное сплетение рук. Секс, это лишь дело техники. Ты стимулируешь самую чувствительную часть тела, достаточно долго и в правильном ритме, так как любит твой партнер и оп-ля, он достиг оргазма. Но то, что было между нами не было простым сексом. Я чувствовала Габриэль, каждый дюйм ее тела даже не касаясь ее, я проникала в нее так глубоко, как никогда, не входя в нее. Заниматься любовью, это отдать разум, плоть и душу любимому человеку.
И мы целовались! Боги, разве мы целовались до этого?! Я целовала ее так, как желала это сделать только увидев ее пять лет назад. Наши языки сплетались в танце, боролись, ласкали друг друга. Я чувствовала ее стоны удовольствия на своих губах, я выдыхала в нее свою любовь. Как же я могла все эти годы лишать нас такого счастья.
Достигнув сильнейшего оргазма я расслабилась. Габриэль постанывала от наслаждения. Я прибывала в эйфории. Я убрала руки от влажной пещерки Габриэль и растянулась рядом с любимой. Она нежно, по детски, поцеловала меня в щеку и буря эмоций поднялась во мне. Я расплакалась, но разум и гордость не могли позволить ей увидеть мои слезы. Я вскочила с кровати, рывком подняла ее на ноги и приказала уйти. Палаемон оказался прав. Ее несчастное лицо, всхлипывания, когда она выходила из комнаты, убедили, что она действительно любит меня. И эта правда сразила меня наповал. Я не могла остановить рыдания, но я не могла позволить ей покинуть меня. Я нуждалась в ней и неважно, что она там подумает о моих слезах. Я выбежала за ней, влетела в ее комнату и попросила вернуться. А затем, ринулась обратно к себе, мне было все еще неловко. Я шмыгнула в кровать и принялась утирать слезы простыней.
Габриэль тихо вошла и легла рядом. Она была в одежде, хотя все эти годы, я требовала что бы она ложилась обнаженной. Это был вызов, но я не злилась, ни капли... Губы задрожали, а глаза снова наполнились слезами. Она повернулась ко мне. Сбиваясь и подбирая слова, как я на прошлой неделе она сказала что любит. Любит меня.
Прошлой ночью она назвала меня по имени. Я не слышала как оно звучит без приставки "Завоеватель" лет семь, не меньше. И уж, тем более, я не слышала как она говорит его. Она произнесла его и в ту же секунду, это простое слово стало вторым чудом в моем личном словаре. Первым, конечно же, было "Габриэль".
Я обняла ее и посмотрела ей в глаза, тогда она и сказала "Я люблю тебя, Зена". И стало неважно, что я не попаду на Елисейские поля, после смерти. Я почувствовала, что я уже достигла их. Когда моя милая уснула, я поцеловала ее в висок и прошептала "Я люблю тебя, Габриэль. Люблю, больше жизни". И я пообещала себе, что с утра я повторю эти слова.
Когда я проснулась, ее не было рядом. Раньше, за такую дерзкую выходку я бы жестоко наказала раба. Но теперь я изменилась. По крайней мере в отношении Габриэль. Она была в своей комнате, что-то записывала, ведь она так любит это. И я приняла решение, дать ей свободу. Пусть она сама решит, как распорядиться обретенной свободой, я не буду ей мешать. Мне будет довольно того, что теперь друг для друга мы Зена и Габриэль, а моя любовь к ней никогда не умрет.

КОНЕЦ